Орел и голубка [= Коршун и горлица ] - Джейн Фэйзер

Она не стала углубляться в это, хотя и чувствовала, что он чего‑то не договаривает. Похоже, она никогда раньше не видела Абула таким уставшим.

— Пойдем, — она потянула его за руку, — поприветствуем друг друга как следует.

Пергамент жег ему тунику, необходимо было срочно прочитать его, но он не знал, как, не причиняя ей боли, отвергнуть ее мягкую чувственную улыбку и ласку нежных рук, пробегающих по его бедрам. Он поцеловал ее и она прижалась к нему.

— Что у тебя тут? — она вытащила пергамент.

— Абул, ты должен срочно прочитать его до того, как мы будем приветствовать друг друга?

Он облегченно рассмеялся. Она вложила пергамент в его руку.

— Прочитай это, а потом мы займемся нашим делом.

— Нет, это необязательно. Я так соскучился по тебе, — он сел на диван и посадил ее к себе на колени.

— Я хочу тебя, Абул, — прошептала она.

О, как любил он эту дерзкую страсть, этот голод к его телу. Он приподнял бедра, чтобы она могла освободить его от мешающей им обоим одежды.

Сарита глубоко вздохнула такой родной запах и ее язык заходил по той части его тела, которая, наконец, стала доступной для такого рода ласки.

Она полностью погрузилась в реку желания и ее засосал водоворот страсти.

Потом она рассмеялась и опустилась на его древо, оседлав его сверху.

Абул ответил ликующим смехом, задрал ее юбки и с упоением стал наблюдать за ритмичными взлетами и падениями ее бедер. Резким движением Сарита сорвала ленту, сдерживающую ее волосы, и они рассыпались золотым дождем по ее плечам.

В тот же самый момент он коснулся ее сердцевины, и она закричала, падая вперед.

— Приветствую вас, мой господин калиф, пробормотала Сарита. Думаю, теперь я поприветствовала вас как следует, не так ли?

— Несомненно, — выдохнул он, — какое же ты буйное создание, моя Сарита!

— А ты хотел бы, чтобы я была другой?

— Нет, — ни за что!

Минуту они лежали спокойно, потом Абул вспомнил про визиря, который должен был ждать его в кабинете и простонал:

— Дорогая, у меня есть неотложные дела.

— Так делай их, чем скорей ты их сделаешь, тем скорее вернешься. Разве ты не будешь читать пергамент?

— Да, конечно.

Обычная усталость, следующая за подобным неистовым взрывом любви, не приходила. Она умирала от любопытства.

— Что там в пергаменте?

Лицо Абула было чернее тучи, но он попытался улыбнуться.

— Оно от отца Айки, — сказал он, бросая пергамент на диван. В нем говорится, что она потребовала у него защиты… Я должен встретиться с визирем, Сарита.

— Я не стану тебя задерживать, но возвращайся, пожалуйста, скорее.

— Да, дорогая, — он прижал ее к себе. — Как можешь ты сомневаться в этом?

— Я и не сомневаюсь.

В дверь постучали.

— Мой господин калиф? К вам посланник из Абенцаррати, У него к вам сообщение, «Так рано», — пробормотал Абул про себя.

Не прощаясь, он вышел из комнаты и прошел в приемную. На диване остался лежать забытый пергамент.

Пергамент, исписанный по‑арабски, был в основе своей непонятен Сарите. Она пыталась извлечь из него хоть какой‑то смысл с помощью тех немногих букв, которые знала. Ведь Фадха давала ей, в основном уроки устной речи.

Испанский Сарита знала отлично. Отец ее был грамотным и служил писарем, Эстабан очень гордился своим умением и передал его своему единственному ребенку, как часть семейного наследства, взяв с Сариты обещание, что она сделает то же самое и со своими детьми. Но способность читать и писать по‑испански в данном случае мало могла помочь ей. Сейчас она лежала на диване, погруженная в манускрипт. Заслышав в соседней комнате шаги Зулемы, Сарита позвала ее.

— Ты умеешь читать по‑арабски, Зулема?

Та отрицательно покачала головой.

— Нет, но Кадига умеет. Послать за ней?

Пошли, пожалуйста, — сказала Сарита.

Одно слово из пергамента ее особенно заинтересовало, которое повторялось много раз и, похоже, было очень важным. Она показала его пришедшей Кадиге, тщательно прикрывая текст, находящийся выше и ниже. Сарита прекрасно понимала, что Абул, возможно, не захочет, чтобы содержание его писем стало известно дворцовой челяди.

— Оно означает «не правоверная», — нисколько не колеблясь, сказала Кадига.

— Гм… А это, по‑моему, означает «женщина».

А здесь — имя господина Абула.

— Я и не знал, что ты так преуспела в изучении арабского, Сарита, — раздался голос Абула.

— Боюсь, что все же недостаточно, — сказала она. — Ты можешь мне прочитать его?

— А ты не думаешь, что это послание может иметь частный характер? — добродушно спросил он, взмахом руки отпуская Кадигу.

— Не думаю, — ответила Сарита. — Если бы это было так, ты не стал бы бросать его на диване.

— Да, конечно, — согласился он. — Но я ведь сказал тебе, что в нем написано.

Она покачала головой.

— Какую‑то часть, возможно, но не самое важное.

— А почему ты так хочешь узнать?

— Потому что ты обеспокоен им, и я нисколько не сомневаюсь, что пергамент содержит нечто, связанное со мной.

Глаза ее смотрели на него с вызовом. Партнерства на равных — вот чего она от него хотела.

— Возможно, в нем говорится, что мое присутствие способствовало тому, что ты отверг Айку? Что ты заточил ее в крепость и собирался выгнать из‑за того, что увлекся мною? Ведь никто не знает о том, что она пыталась отравить меня и вынашивала далеко идущие планы, если Айка об этом не сказала сама, а она явно не сделала этого.

— Похоже, ты все это хорошо обдумала, — он сел на диван рядом с Саритой. — Ну что ж, давай посмотрим, что еще тут есть.

— Почему бы тебе просто не прочитать мне пергамент? — спросила она. — Ведь это гораздо проще.

— Ты меня удивляешь, — сказал он сухо, беря у нее пергамент. — Отец Айки сообщает мне, что его дочь находится под его защитой, что она бежала от варварского обращения и угрозы несправедливого изгнания. Эмир считает, что подобным обращением с его дочерью я нанес оскорбление его семье. То, что я отверг его дочь в пользу рабыни и не правоверной, удваивает это оскорбление. Поэтому эмир считает своим долгом отомстить мне.

Он считает, что я должен отречься от престола в пользу моего сына и регента, которого выберет совет, так как я попрал права своих подданных и, следовательно, не достоин правителя народа Гранады.